И.Кант

Мысли об истинной оценке живых сил

Nihil magis praestandum est, quam ne pecorum ritu sequamur antecedemtium gregem, pergentes, non qua eundum est, sed qua itur.

Seneca, De vita beata, cap. 1

[Для нас нет ничего более достойного, чем то, чтобы не следовать подобно овцам за стадом идущих впереди и двигаться не тем путем, по которому идут все, а тем, по которому идти должно.

Сенека, О счастливой жизни, глава 1]

Предисловие

Предрассудок как бы создан для человека, он содействует беспечности и себялюбию - двум свойствам, от которых можно избавиться, лишь отказываясь от человеческой природы.

Много дерзновенности в следующих словах: Истина, над которой напрасно трудились величайшие мастера человеческого познания, впервые открылась моему уму. Я не решусь защищать эту мысль, но я не хотел бы от нее и отказаться.

Я держусь того мнения, что иногда бывает небесполезно проявить известное благородное доверие к своим собственным силам. Подобного рода уверенность воодушевляет нас и сообщает нашим усилиям известный размах, весьма способствующий отысканию истины. Если даже тысячу раз ошибаешься в каком-нибудь смелом начинании, то все же выгода, которая отсюда будет получена для познания истин, будет гораздо более значительной, чем если всегда идти по проторенному пути.

Из этого я исхожу. Я уже предначертал для себя путь, которого намерен держаться. Я вступаю на него, и ничто не должно мне мешать двигаться по этому пути.

Есть еще другой упрек, который мне сделают и который я, по всей видимости, должен предупредить. По временам в моих словах слышится тон человека, твердо убежденного в правильности своих положений и не опасающегося того, что ему будут возражать или что его собственные умозаключения могут его обмануть. Я не настолько тщеславен, чтобы в действительности внушить себе что-нибудь подобное, и у меня нет также основания считать свои положения свободными от всякой ошибки, ибо после столь многочисленных заблуждений, в которые человеческий ум попадал во все времена, ошибаться не может быть чем-то постыдным. Мой образ действия преследует совершенно другую цель.

Если бы я изложил свои мысли как сомнительные, то люди, и без того склонные считать их только такими, очень легко прошли бы мимо них.

Писатель обычно незаметно передает своему читателю то настроение, в котором он находится, работая над своим сочинением. Поэтому я бы хотел, если это только возможно, внушить читателю скорее убежденность, чем сомнение, ибо первая была бы для меня, а может быть и для истины, выгоднее, чем последнее. Таковы те небольшие приемы, которыми в данном случае яне могу пренебречь, дабы хоть до некоторой степени уравновесить чаши весов, где больше всего перевешивает авторитет великих людей.

Последняя трудность, которую я хотел бы устранить, - та, которая возникает из-за моей неучтивости. Если наряду с величайшими открытиями мы встречаемся с очевидными заблуждениями, то это - ошибка не столько человека, сколько человечества; но мы оказали бы человечеству в лице ученых слишком большую честь, если бы захотели совершенно освободить его от этих ошибок. Великий человек, воздвигающий здание научных положений, не может обращать свое внимание в одинаковой мере на все возможные стороны. Он преимущественно занят одним определенным исследованием, и нет ничего удивительного, что в этом случае в его работу с какой-то другойстороны вкрадываются ошибки, которых он, очевидно, избежал бы, если бы только, помимо основного своего исследования, обращал на них внимание.

О силе тел вообще

Говорят, что тело, находящееся в движении, обладает силой. Ибо преодолевать препятствия, натягивать пружины, перемещать массы - это все называют действовать. Когда не видят дальше того, чему учат нас чувства, то эту силу считают чем-то таким, что всецело сообщено телу извне и чем тело ни в какой мере не обладает, когда оно находится в покое. Все философы до Лейбница, за исключением одного лишь Аристотеля, придерживались этого мнения. Полагают, что темная энтелехия этого мужа и есть тайна действий сил.

Однако я утверждаю, что когда телу приписывают сущностную движущую силу (vim motricem), дабы иметь ответ на вопрос о причине движения, то этим в известной мере допускают ту уловку, которой пользуются школьные учителя при исследовании причин тепла и холода, прибегая для этого к vi calorifica [нагревающей силе] или frigifaciente [охлаждающей силе].

Неправильно считать движение некоторым родом действий и в соответствии с этим приписывать ему силу того же названия. Движение есть только внешнее проявление состояния тела... Действуя, тело стремится прийти в такое состояние, при котором оно не действует. Поэтому силу тела следовало бы вообще назвать vis activa [активная сила],чем vis motrix [движущая сила].

Обычно, однако, движение рассматривается, как то, что производит сила, когда она достаточно прорывается, и что представляет собой ее единственное следствие. ...Именно поэтому в метафизике так трудно представить себе, каким образом материя в состоянии порождать в душе человека представления некоторым воистину действенным образом (т. е. физическим действием). Что же еще, говорят, может делать материя, как не вызывать движения? Поэтому вся сила ее сведется к тому, что в лучшем случае она сдвинет душу с ее места. Но как это возможно, чтобы сила, вызывающая только движения, могла порождать представления и идеи? Ведь это столь различные роды вещей, что нельзя понять,каким образом один из них мог бы стать источником другого.

Подобная же трудность возникает и тогда, когда стоит вопрос о том, в состоянии ли также и душа приводить в движение материю. Однако обе трудности исчезают и физическое действие получает достаточное объяснение, если силу материи отнести не на счет движения, а на счет действий в других субстанциях, которым нельзя дать более точное определение. Ибо вопрос о том, в состоянии ли душа вызывать движения, т. е. обладает ли она движущей силой, приобретает такой вид: может ли присущая ей сила быть предназначена к действию вовне, т. е. способна ли она вовне себя воздействовать на другие существа и вызывать изменения? На этот вопрос можно с полной определенностью ответить тем, что душа должна быть в состоянии действовать вовне на том основании, что сама она находится в каком-то месте. Ибо если мы разберем понятие того, что мы называем местом, то найдем, что оно указывает на взаимные действия субстанций.

Ибо материя, приведенная в движение, действует на все, что связано с ней пространственно, а стало быть, и на душу; другими словами, она изменяет внутреннее состояние души, поскольку это состояние относится к внешнему. Но все внутреннее состояние души есть не что иное, как совокупность всех ее представлений и понятий... поэтому материя с помощью своей силы, коей она обладает в движении, изменяет состояние души, благодаря чему душа представляет себе мир.

Так как нельзя сказать, что нечто есть часть целого, когда оно не находится в какой-нибудь связи с другими частями его, а мир представляет собою действительно нечто сложное, то субстанция, не связанная ни с какой вещью во всем мире, вовсе не принадлежит к миру, разве только в мыслях, т. е. она не представляет собой какой-нибудь части этого мира. Если имеется много подобных сущностей, не связанных ни с какой вещью мира, но находящихся во взаимном отношении, то отсюда возникает совершенно особое целое; эти сущности образуют совершенно особый мир. Поэтому если в философски аудиториях постоянно учат, будто вметафизическом смысле может существовать лишь один-единственный мир, то это неверно.

Так как все, что относится к свойствам вещей, должно проистекать из того, что само в себе содержит полное основание вещи, то и свойства протяжения, а следовательно, и трехмерность его основываются на свойствах той силы, которой субстанции обладают по отношению к вещам, с коими они связаны... Закон, согласно которому изменяется целая совокупность субстанций (т. е. пространство), или измерение протяжения, проистекает из законов, согласно которым субстанции стремятся соединиться благодаря своим сущностным силам.

Трехмерность происходит, по-видимому, оттого, что субстанции в существующем мире действуют друг на друга таким образом, что сила действия обратно пропорциональна квадрату расстояния.

То, что мы, как мы сами видим, не способны представить себе пространство с более чем тремя измерениями, объясняется, как мне кажется, тем, что наша душа тоже получает впечатление извне по закону обратной пропорциональности квадрату расстояний, и тем, что сама ее природа создана таким образом, чтобы не только испытывать на себе воздействия согласно этому закону, но и самой действовать вовне указанным способом.

Если возможно, чтобы существовали протяжения с другими измерениями, то... подобного рода пространства не могли бы ни в коем случае находиться в связи с такими пространствами, которые имеют совершенно иную природу. Поэтому подобные пространства вовсе не принадлежали бы к нашему миру, они должны были бы составлять особые миры. Отсюда и вопрос, почему Бог отделил один мир от другого; ведь, если бы он их связал, он сообщил бы своему творению большее совершенство, ибо чем больше связи, тем больше гармонии и согласованности в мире, тогда как пустоты и перерывы нарушают законы порядка и гармонии. Поэтому невероятно, чтобы существовало много миров (хотя само по себе это и возможно)...

Необходимо иметь метод, с помощью которого в каждом отдельном случае, подвергая общему обсуждению принципы, на которых зиждется то или иное мнение, и сопоставляя их со сделанным из них выводом, можно было бы определить, действительно ли содержит в себе природа предпосылок все то, что требуется с точки зрения основанных на них учений. Это имеет место, когда мы отдаем себе ясный отчет в определениях, присущих природе заключения, и внимательно следим за тем, чтобы в построении доказательства допускать лишь такие принципы, которые ограничены особыми определениями, входящими в состав заключения. Если мы этого не обеспечим, то можем быть твердо уверенными лишь в том, что эти заключения, страдающие подобным недостатком, ничего не доказывают, хотя мы еще не можем найти, в чем, собственно, состоит ошибка, и хотя бы это осталось навсегда неизвестным.

Этот метод - главный источник всего данного сочинения.

Одним словом, все это сочинение надо рассматривать единственно и исключительно как продукт указанного метода.

Дело в том, что ошибка, скрытая в каком-нибудь доказательстве, бывает на первый взгляд похожа на известную истину, и, значит, доказательство рассматривается как вполне точное; поэтому в нем не предполагают никакой ошибки, а стало быть, ее и не ищут, и если в конце концов находят, то только случайно.

Мы должны обладать искусством угадывать и предполагать по предпосылкам, будет ли определенным образом построенное доказательство и в своих выводах содержать вполне удовлетворительные и полноценные выводы. Этим путем мы сможем определить, должна ли в нем заключаться ошибка, хотя мы ее нигде не замечаем; однако мы все же будем тогда стремиться к тому, чтобы ее найти, ибо у нас есть достаточное основание предполагать ее. Это послужит нам, таким образом, защитой от опасной готовности к одобрению, которое без подобного стимула отвлекало бы ум от исследования предмета, посколькуон не видит оснований в чем-то сомневаться и чему-то не доверять.

После остроумных усилий картезианцев мне было нетрудно разобраться в математической путанице с оценкой соразмерно квадрату, а после изобретательных опытов последователей Лейбница было почти невозможно проглядеть существование живых сил в природе. Знание этих двух крайностей, естественно, должно было помочь мне определить ту точку, в которой совпадает истинное в воззрениях обеих сторон. Для того, чтобы найти эту точку, не требовалось никакой особой проницательности; нужно было лишь некоторое отсутствие пристрастности и непродолжительное равновесие душевных склонностей, и трудность была тотчас же устранена.